Где-то далеко за городом всходило весеннее горячее солнце, у рельс, на одной проселочной станции, сидел мужичонка лет семидесяти пяти. Он курил смято-пожеванную сигарку, иногда хрипло басовито закашливался, сплевывая на землю. Дым – густой и сизый струйками выплывал из ноздрей, мутным облачком вырывался, из сморщенных от старости, потрескившихся губ.
Дед Егор, станционный дворник-смотритель, вот так часто сидел и думал, вспоминал о прошедшей жизни, о молодых годах, которые уже не вернуть, что убежали вместе с красотой и крепкостью мышц, подарив взамен седину и дряхлость кожи. Да, было о чем вспомнить, помечтать о будущем и не только своем (...) как там дети? Разъехались кто куда, что же, такова жизнь – повзрослели и уехали, у них своя жизнь, свои проблемы, куда им еще и мои?!
Дочь где-то в российской глубинке, сын далеко отсюда – за границей. Сначала Егоров сын просто подался на заработки, а затем и насовсем; нашел, молодец, молодую деваху, да и женился. С одной стороны – хорошо это, у каждого свой путь в жизни, да с другой получается, что и забыл-то отца, родные просторы. Егору-то что, он стар, но еще сам себя прокормить может, двигается потихонечку, работает, а вот соседи, они же свой нос везде сунут, все думают, что поди посорились, иль еще какая хвороба.
Неспокойно отцовское сердце – как они там, мои дети, как внучата, отчего не пишут, уж и говорить не приходится о том, чтобы заглянули в гости на чаек, на побывочку, хоть на пару деньков. Дед бы и баньку сразу справил, и стол накрыл, знал бы заранее, что гости будут, наварил бы хмельного солодового пива.
После смерти жены Матрены время, как-то с тягостью, стало долго тянуться, да и здоровье пошло на спад. То сердце защемит, то кашель забьет, а бывают и ноги гудят... Старость. Дед Егор последний раз затянулся и бросил окурок промеж рельс, вдалеке слышался гудок приближающегося состава. Грузовой идет, уж за долгие годы работы, здесь, на станции, Егор научился отличать грузовой от пасажирского. Под грузовым рельсы так и ноют, плачут под тяжестью груза.
Пройдет состав, оставив за собою лишь теплоту рельс и запах перевозимого добра – ароматной свеже-спиленной древесины, черного блестящего угля или забивающего ноздри топлива. Вот так и жизнь – пройдет незаметно, а к старости лишь воспоминанья...
Состав с гулким грохотом и быстротой проносился мимо, а по перону станции с метлою в руках, прихрамывая и кашляя, брел сутулый старичок – дед Егор.
Дед Егор, станционный дворник-смотритель, вот так часто сидел и думал, вспоминал о прошедшей жизни, о молодых годах, которые уже не вернуть, что убежали вместе с красотой и крепкостью мышц, подарив взамен седину и дряхлость кожи. Да, было о чем вспомнить, помечтать о будущем и не только своем (...) как там дети? Разъехались кто куда, что же, такова жизнь – повзрослели и уехали, у них своя жизнь, свои проблемы, куда им еще и мои?!
Дочь где-то в российской глубинке, сын далеко отсюда – за границей. Сначала Егоров сын просто подался на заработки, а затем и насовсем; нашел, молодец, молодую деваху, да и женился. С одной стороны – хорошо это, у каждого свой путь в жизни, да с другой получается, что и забыл-то отца, родные просторы. Егору-то что, он стар, но еще сам себя прокормить может, двигается потихонечку, работает, а вот соседи, они же свой нос везде сунут, все думают, что поди посорились, иль еще какая хвороба.
Неспокойно отцовское сердце – как они там, мои дети, как внучата, отчего не пишут, уж и говорить не приходится о том, чтобы заглянули в гости на чаек, на побывочку, хоть на пару деньков. Дед бы и баньку сразу справил, и стол накрыл, знал бы заранее, что гости будут, наварил бы хмельного солодового пива.
После смерти жены Матрены время, как-то с тягостью, стало долго тянуться, да и здоровье пошло на спад. То сердце защемит, то кашель забьет, а бывают и ноги гудят... Старость. Дед Егор последний раз затянулся и бросил окурок промеж рельс, вдалеке слышался гудок приближающегося состава. Грузовой идет, уж за долгие годы работы, здесь, на станции, Егор научился отличать грузовой от пасажирского. Под грузовым рельсы так и ноют, плачут под тяжестью груза.
Пройдет состав, оставив за собою лишь теплоту рельс и запах перевозимого добра – ароматной свеже-спиленной древесины, черного блестящего угля или забивающего ноздри топлива. Вот так и жизнь – пройдет незаметно, а к старости лишь воспоминанья...
Состав с гулким грохотом и быстротой проносился мимо, а по перону станции с метлою в руках, прихрамывая и кашляя, брел сутулый старичок – дед Егор.
